Алексей Степанович Коткин родился 25 февраля 1925 года в селе Коткино НАО.  После окончания школы работал в колхозе. Семнадцатилетним пареньком ушёл на фронт. В сентябре 1945 года после тяжелого ранения был демобилизован. Грудь солдата украшали Орден Славы третьей степени, медали “За отвагу”, “За взятие Вены”. Возвратившись домой, женился на сельской учительнице. В семье Алексея Степановича и Таисии Акимовны родились дети – Светлана, Василий, Сергей, Наталья и Надежда. Снова работал в колхозе. В 60-е годы с появлением книги рассказов “Антошка” проявил себя как  талантливый автор. В 1974 году в Архангельске издана первая часть  романа “Красная ласточка”. Был членом литературного объединения “Заполярье”.  В I978 году Алексей Степанович  принят в члены Союза писателей. Автор 4 романов, повестей, рассказов. Основная тема – история припечорского крестьянства в XX веке.

   В последние годы жил в Архангельске. Умер писатель 16 августа 2007 года.

   В 2010 году Этно-культурный центр Ненецкого автономного округа издал книгу «Сульская мозаика». Алексей Коткин написал эту документальную повесть в 1998 году на склоне лет.  Жизнь деревенской заполярной глубинки – древнего русского села Коткино на реке Суле, притоке Печоры, – предстает перед читателем во всем переплетении преданий о первопоселенцах, колоритных характеров и судеб.  «Правда о родном уголке», – так называл ее автор. В 1994 – 1996 годах  «Сульская мозаика» публиковалась в газете «Няръяна вындер».

Сульская мозаика

Фрагмент повести

   ...Фёдор Андреевич – это, пожалуй, одна из наиболее ярких и противоречивых по складу характера личностей среди сверстников не только в Коткино, но и вообще в Присулье. Прежде всего, конечно, это был добрый семьянин, умевший на любой работе не тлеть, а гореть. По трезвости он не уступал почти никому, в том числе и брату своему Акиму. А в рыбной ловле, в наладке сетей, мереж, фетелей, неводов умением и страстью значительно его превосходил.

   – Ха! Стану я ноги бить двенадцать вёрст туда да обратно за одной щукой! Я, бат, щуку-то и в Грязной луже добуду! – говорил как-то Фёдор брату Акиму, предложившему выставить уды в Сорожьи озёра. Такое заявление, конечно, кое-кем, плохо знавшим Федю-Бата, было воспринято как бахвальство поскольку в существовавшем тогда в нижнем конце деревни озере, которое весьма пренебрежительно именовалось Грязной лужей и из которого брал начало ныне пересохший, вернее, заваленный навозом Таблеихин ручей, кроме водяного клопа, не водилась ни одна живулька. Но кто бывал с Фёдором Андреевичем в деле, тот понимал, что это была всё-таки самооценивающая истина, только чуть-чуть преувеличенная. Этот человек умел ловить рыбу практически в любом водоёме, умел одним из первых закончить страду, всякий раз обеспечивая свою живность в хлевах высокосортным сеном, умел перещеголять и многих охотников в лове куропатки.

   – Федя-Бат, когда на работе, ступью не ходит, всё в пробег. А уж коль на гулянку выйдет – будто плывёт, уж воды не расплещет! – говорили о нём в деревне с неизменным уважением, как к хозяину крепкому, с царьком в голове.

   Очень высокого мнения о трудолюбии, сноровистости Фёдора Андреевича был и мой отец, которому доводилось рядом с ним косить, метать сено, бывать вместе на путинах и лове куропатки. Как-то зимы две они выезжали «за куроптем» в район Индиги и ловили «заодно», то есть в один котёл.

   – Я мух ртом тоже не ловил, но за Фёдором в постановке сильев угнаться никак не мог. Бывало, начнём нагребать сугроб в одно время, я тороплюсь, весь в поту, руки снуют безостановочно, а Фёдор уж колонул лопаткой по лыжам, уж идёт и для нового сила место приглядывает, – рассказывал о том периоде отец. А ведь он «мух в деле не ловил» и был моложе Фёдора Андреевича годов на двадцать!

  Овдовел Фёдор рано, ещё не успев стать фактическим дедом. Однако это не помешало ему в одиночку поднять на ноги, приучить к трудолюбию дочерей – Раиду, Палексену, Августу, Ирину, сыновей – Евгения, Ивана и Степана. Не могу не отдать дань памяти и не вспомнить о Степане Фёдоровиче – весельчаке, балагуре, первом продавце из сулян в госторговской лавке – погибшем вместе с таким же пареньком-весельчаком из Сулы Никодимом Степановичем Апицыным в сороковом году под Выборгом во время войны с финнами. Эти ребята первыми в Присулье отдали свои молодые жизни на поле брани, не успев ни полюбить, ни жениться. Сейчас из детей Фёдора Андреевича в живых осталась лишь Августа, проживающая в Архангельске близ дочери. Внуки и правнуки его живут в Коткино, в Виске, в Архангельске и в других поселениях необъятной России.

   Однако наряду с резко выраженными положительными качествами в характере этого человека были столь же резко выражены и отрицательные – это прежде всего грубость, которую Фёдор Андреевич мог проявить к каждому в самой резкой, даже пренебрежительной форме. Как-то году в тридцать пятом на октябрьские праздники случилась страшная гололедица, доставившая истинное удовольствие нашему мокроносому племени, и множество огорчений взрослым, особенно мужикам, как и принято в праздник на Руси, подгулявшим. Бежим мы ватагой на коньках вдоль деревни и видим, напротив домика Кондратьевны, на особо скользком угорышке полулежит наш сельчанин (имени его по понятным соображениям называть не стану), и подле него в своей обычной, несколько надменной позе со всунутыми в карманы бобриковой «дожурки» руками стоит Фёдор Андреевич. К этому следует добавить, что, несмотря на свою внешнюю физическую неуклюжесть, «важничать» перед людьми Федя-Бат умел. При этом туловище Фёдора Андреевича, поддерживаемое чуть согнутыми в коленях пружинистыми ногами, совершенно не сочеталось с гордо приподнятой головой, и с выражением лица, обрамлённого окладистой, чуть рыжеватой бородищей. Голова и лицо его жили как бы отдельно от туловища или были взяты напрокат от другого человека.

   – Фёдор Андреевич, подними, будь ласка! – просит мужик, протягивая руку и ожидая помощи.

   «Спаситель» какое-то время стоит, покачиваясь на пружинистых ногах, поглаживая бороду.

   – Ха–ха! Ты, дерьмо беззадо, бат думашь, я и правду тя подымать стану!.. На-ко, выкуси! – гремит, наконец, он, суёт к носу лежащего фигу и важно отправляется прочь.

   Даже нас, ребятишек, такое отношение сельчанина к сельчанину, жильё которых отделяло друг от друга всего два дома, покоробило. И мы, освободившись от коньков, кое-как помогли подзахмелевшему человеку, помимо всего, страдающему радикулитом, добраться до родного порога.

   Удивительную противоречивость чувств, охватывающих этого человека в иные моменты, можно подкрепить множеством примеров, но я ограничусь двумя. Вот первый. Как-то приходит к Фёдору Андреевичу сосед, у которого перед выездом на урочище для постановки силышек на куропатку случилась беда – сломал лопату.

   – Фёдор Андреевич, выручи сильевой лопатой денька на два, пока нову вытешу, – объяснив ситуацию, сказал он.

   – Ха! Лопату, говоришь? Погодь, присядь– ко на лавку, я до амбара сбегану, – живо откликнулся хозяин, накинул на себя малицу и исчез за дверью.

   – Вот спасибо тебе, дедко Фёдор, выручил! – обрадовался проситель, только хозяин с лопатой в руках вернулся, и поднялся ему навстречу.

   – Баска лопата-то? Уймиста? – спросил Фёдор Андреевич, поворачивая лопату так и эдак.

   – Баска и уймиста! – охотно согласился проситель, не переставая угодливо улыбаться.

   – Дак вот таку же вытеши и не попрошайничай! – усмешливо посоветовал хозяин и вместе с лопатой быстренько выскочил из избы.

   Однако проситель, зная непостоянство в характере старика, вновь уселся на лавку, будто ничего не случилось, и завёл какой-то разговор с невесткой хозяина.

   Фёдор, вернувшись, разделся, сел к столу, закурил и вдруг спросил:

   – Бат, ты на меня и обиду затаил?

   – Что ты, дедко Фёдор! Спасибо, что лопату показал и совет добрый дал. А я обойдусь. К дедке Акиму ли, к Мишечке ли сунусь, попопрошайничаю.

   – Ха! Дак чё бегать, когда конь в упряжке? Мне ить лопату не жалко – не забрюхатет, держи хошь неделю, – вдруг сменил хозяин гнев на милость, снова отправился с просителем в амбар и вручил ему ту же самую лопату.

   А вот второй. Любил приходить к Фёдору Андреевичу для вечерних бесед Василий Фёдорович Канев –  человек удивительно смышлёный и смешливый, мастер на все руки, о котором основная речь впереди.

   – Сёдне ходил в Носки, весь снег куропти вытоптали, – сообщил гость, которого понять, шутит он или серьёзничает, было невозможно.

   – Ха! Бат, думаешь, я о том не знаю? – откликнулся хозяин, раскуривая цигарку. – В Носках ить веки куропти держались!

   Спустя неделю тот же сельчанин снова приходит к старику:

   – Сёдне смотрел сильё в Носках и пришёл с пустой чункой. Даже следа куропачьего не видел, – сказал он.

   – Ха! Бат, думаешь, я о том не знаю? В Носках-то веки куроптей не бывало!..

   Ко всему этому Фёдор Андреевич, как и брат его Аким Андреевич, был вспыльчив. Но говорили, ежели Аким горяч до кипения, то от Фёдора можно было во время горячки прикурить. Это, конечно, преувеличение злых языков, но доля правды, причём, львиная, в этом определении есть.

   Как– то возвращался дед Фёдор с осмотра силышек из Заречья. По его лыжне сзади поспешает кобель Лапо, впряжённый в чунку с добычей. Достигли они спуска на речной лёд. Дед Фёдор катится, подпёхиваясь лопатой, блаженствует – всё-таки какая-никакая передышка от ходьбы. Оглянулся назад он лишь тогда, когда достиг домашнего берега. И видит, его помощник Лапо прыгает и никак не может сдвинуть с места опрокинувшуюся вверх полозьем чунку.

   – Бат, леший тя за... то?! – вскрикивает охотник и, подняв лопату над головой, устремляется к месту «аварии».

   Мы, наблюдавшие эту сценку с угора, затаили дыхание – сейчас дедко Фёдор прикончит собаку! Но случилось неожиданное. Охотник с размаху нанёс удар... по чунке, переломив лопату и один из полозов чунки...

   – Ха! Вот ить кака блажь в голову пала! – говорил покаянно на другой день Фёдор подошедшему Мишечке. – Вчерась с горы съехал каверзно и вот навёл дела дни на два-три.

   – Быват, братан, быват! – ухмыльнулся в стриженную бородку Мишечка, видевший, как его братан съезжал с горы...

   Ушёл из жизни Фёдор Андреевич скоропостижно, от заворота кишок, как предположили местные медики, в предпоследний военный год. Человек был, конечно, с чудинкой. Но чудинка его была бесхитростной, незлобивой. Да и сам он был, как говорят, весь нараспашку. Потому и память о нём живёт среди коткинчан добрая. А некоторые из «выкрутасов» Фёдора Середнего давно превратились в доморощенные анекдоты...