| Валей Лукерия Александровна |
 |
|
Окончила Нарьян-Марское педагогическое училище им. И.П. Выучейского, училась в Ленинградском педагогическом институте им. А.И. Герцена, литературном институте им. М. Горького в Москве, Сыктывкарском университете на факультете коми-языка и литературы. В течение десяти лет работала в НТРК «Заполярье» корреспондентом передач на ненецком и русском языках и редактором передачи на коми языке «Чужан му вылын» – «На родной земле». В настоящее время – ведущий методист отдела литературного творчества ОГУ «ЭКЦ НАО», с 2002 года руководит детской литературно-творческой группой «Суюкоця». Автор книг: «Золотое солнце» (2002), «Голос кочевий» (2003), «Улыбка белолицей ночи» (2005), «Большое кочевье» (2006), «На ладонях тундровых просторов» (2007), «Прочен остов чума» (2012); методических пособий для занятий по литературному творчеству «Суюкоця» (2004). Публикации в журнале «Дружба народов», альманахах литобъединения «Заполярье» № 4-9, журналах «Пунушка», сборниках «Здесь добром земля согрета» (2008), «Литературная карта НАО» (2009). Редактор сборников «Молодые голоса тундры» и других книг для детей и юношества. Пишет на ненецком, коми и русском языках. Слог отличается легкостью, тонким ощущением слова.
Лукерия Валей Человек рожден для счастья «Человек рожден для счастья, как птица для полета», эта фраза нет-нет да и приходит мне на память, и начинает будоражить все мое существо. Хочется плакать, на глаза наворачиваются слезы. К чему это все? Разве я не счастлива? Меня окружают любящие люди, Бог дал внучек, таких смешливых и милых, в ком я души не чаю. К чему этот плач? Может быть, он для того, чтобы поставить точки над «и», сдвинуть с места осевшее, рутинное мое существование? Может быть, все-таки я недостаточно счастлива, одинока? «Никогда не говори так о себе! – проносятся в сознании слова, как выяснилось, дальней моей родственницы Нины Валейской. - Никогда не говори, что ты несчастна. Ты очень счастливый человек, да такого второго еще найти надо. Ты всем владеешь, ты все умеешь, со всеми ладишь, всем поможешь, чем можешь и чем не можешь. Ты во времени и в пространстве. Тебе на все хватает времени, его хоть отбавляй». Я продолжаю мысленно звучащие в голове слова Нины Васильевны: «Спишь по три-четыре часа, ты счастлива, ты живешь. Кто-то проспит всю ночь, и не будет счастлив, у него все дни похожи, как две капли воды. Просто ты оставила без внимания хорошего человека, а тот человек посылает тебе воздушное письмо, которое таким образом отражается в тебе». За этими мыслями слезы высохли, на душе стало легко. Неужели же не напишешь письма в ту дальнюю даль, сошлешься на нехватку времени? Помнишь: «У Валеев всегда есть время, одна из родственниц по мифу была замужем за Временем. И поэтому время всегда с Валейскими женщинами». Общайся: твори, и посылай свой каравай по водам.
Элькина упряжка Зимний день короток, но с наступленьем темноты кочевье оленеводов не прекращается. Тундровики встают ни свет, ни заря, разбирают чум, запрягают оленей и трогаются в путь. Ставят чум на новом месте уже в темноте. За Уралом эта темень действует как-то более угнетающе, усыпляюще. Разница во времени на какие-то два часа сильно сказывается на организме. Несмотря на дальность пути, Элько впервые дали править упряжкой, не чьей-то, а своей. Нарты, упряжь, упряжные олени были приготовлены специально для него, чем он очень гордился. Из-за своего нового положения самостоятельного ездока, он стал вести себя сдержаннее. Бывают такие люди, которые своим молчанием красноречивее любого умельца в слове. Сандра осторожно подошла к его нартам – погладила амдюр – шкуру, которая была разостлана на его нарте и крепко привязана верёвкой. Шкура была мягче, чем у взрослого каюра. Украшения из красной ровдуги, тонко настриженные полоски над лбами его упряжных оленей, казались игрушечными, но они были сделаны по-настоящему. Опояски на пимах Элько также были новенькие и настоящие. Всё это подарено в день его рождения. «Мне бы такой подарок ко дню рождения, тоже зря не болтала бы, а только поглядывала важно. Мой день рождения идёт следом за Элькиным, значит, скоро будет и у меня своя упряжка. Брат Микул ремни какие-то новые натягивал», – вконец повеселела Сандра. Она не знала, когда её день рождения, но раз не было особенного к ней внимания, значит, всё ещё впереди. В один прекрасный день брат Микул вместе с другими молодыми людьми стойбища поехал в близлежащее селение за продуктами. По возвращении, он протянул Сандре ткань красного цвета с синими цветочками. - Это тебе на платье. Сёстры сошьют, носи на здоровье. Девочка не могла нарадоваться своему подарку. А яблоко с красным бочком было такое ароматное, что надолго запомнился его вкус. Взрослые развернули столы, и все праздновали Сандрин день рождения. Ей, как и Эльке, сегодня исполнилось шесть лет. А назавтра удивлению и радости Сандры не было предела: брат с отцом подарили ей нарты с упряжью. В день кочевья в её нарты запрягли упряжных оленей. Олени были смирные, к тому же среди них были две авки, прирученные с телячьей поры олени. Они преданно смотрели на свою маленькую хозяйку и тянулись к ней, обнюхивая её руки. - Сандрук, дай им хлебушка,- сказала мама, наблюдавшая за встречей дочки со своими оленями. Авки с удовольствием поели хлеба с рук юной хозяйки. Сандра предлагала хлеб и другим оленям своей упряжки, но они равнодушно отворачивались от угощенья. Сандра уже умела управлять оленями, мама давала ей свою упряжку, за которой тянулся длинный санный поезд. Вот и сейчас по аргишам разнеслось распевное: «Ехэй-хэй-хэй-хэ-эй-хэть!». Все олени напряглись, особенно тягловые быки, и аргиши тронулись в путь. Сандра села на свои нарты, хлестнула вожжей передового, и её упряжка вместе со всеми тронулась с места. Ехала она между аргишами сестры и мамы. Во время кочевья изредка бывали непродолжительные остановки, во время которых ели застывший на морозе хлеб, который был по-особому вкусен. Запивали его горячим чаем из большого семейного термоса. И снова в путь. Позже Сандру поставили ехать за упряжкой Эльки, который сидел на возе с дровами. «Ему, наверное, с той высоты далеко видать»,- подумалось девочке. В этом равномерном колыхании под визг полозьев на твёрдом насте думалось о многом. Вспомнилось, как она ехала на упряжке брата Микула, который гнал стадо быков. Остановились у какого-то необычного дерева, сплошь усеянного смешными круглыми шишечками. Брат пояснил, что это нийа пу – лиственница, на которой водится вкусная смола, сера. Он сбил хореем ветку и протянул сестре: - Посмотри на эту диковинку, в нашей тундре такого нет. Затем ножиком отколупал с коры застывшую темно-коричневую смолу и, подержав во рту, стал аппетитно жевать. Он протянул сестре готовую жвачку, вкус которой был отменный. Позже с детьми стойбища Сандра самостоятельно собирала смолу с лиственницы и жевала полным ртом, отчего язык уставал. По словам взрослых, смола эта очень полезна для здоровья, но перебор её всё же чреват последствиями, язык может опухнуть от долгого жевания. Вспоминая, Сандра смотрела то вперёд, то на дорогу, то оборачивалась назад, проверяя, едет ли за ней мама; иногда девочка отставала на изрядное расстояние от Элькиной упряжки. Внезапно Сандра заметила чей-то хорей, оставшийся по дороге лежащим на снегу. Неужели, это Элькин хорей? И верно, мальчик ехал, опустив голову, по всему было видно, что он спит. «Ну и каюр», - усмехнулась девочка. Во время остановки разговор вёлся именно об утерянном хорее и его хозяине. При этом поглядывали и на Сандру, но ничего неодобрительного в этом она не заметила, напротив, мол, молодец, держится ещё, хотя кочевье не было лёгким. В сумерках Сандра очнулась на маминых нартах, к тому же хорошо закутанной, как маленькая. А где же её упряжка? Почему она оказалась здесь? - Проснулась, доченька? Только не беспокойся, упряжка твоя с нами, передовой к моим нартам привязан, – сказала мама, заметив беспокойство юного каюра. И в самом деле, Сандрина упряжка мирно шла параллельно нартам матери. Во время стоянки подъехали чьи-то незнакомые упряжки, их обступили отдыхающие от долгого кочевья пастухи. Было слышно, что разговор ведут о них с Элько, мол, ездоки нынче такие пошли, что засыпают на ходу. Смеялись, но не со зла. «Мы для них, как развлечение, – подумалось девочке, – в следующий раз ни за что не засну». Аргиши тронулись дальше. Было уже совсем темно. Ехали среди густого леса, с обеих сторон плотной стеной стояли деревья, от чего было немного жутковато. Вдруг прямо на снегу, справа от маминой упряжки, девочка заметила горящий красный огонёк. - Мама, что это? Так страшно. На снегу уголёк! - Не бойся, доченька, это на собачьей упряжке дядя хант едет. Он сделал остановку и курит. Где-то недалеко, наверное, посёлок стоит. Спустя с десяток минут завиднелась россыпь огней незнакомого селения. Страх девочки исчез, ведь находятся они не в безлюдном месте. Переночевав во временном чуме, оленеводы кочевали дальше. В полдень добрались до высокой сопки, на которой стояли странные чумы, они по неизвестной Сандре причине были без покрытия. «Наверное, тоже собрались кочевать», - подумалось девочке. Аргиши сделали остановку именно под этой сопкой. Словно ожидая того момента, по её склону стали спускаться женщины, говорящие на незнакомом говоре: «Ан веритлэм… Ан хошлэм…», - лопотали они. В их руках красовались снопы соломы, из которых мамы делают стельки для меховой обуви и циновки под шкуры-сиденья. Ещё несли они рыбу. Проходил своеобразный бартерный обмен. Со своей стороны оленеводы предлагали им камусы, шкурки, мясо. Сандра не без интереса наблюдала за этим захватывающим зрелищем. Сцену обмена девочка не раз рисовала в своей тонкой синей тетрадке, доставшейся от сестёр, карандашом любимого цвета: все фигурки, аргиши бывали светло-зелёными, несмотря на то, что имелись карандаши и другого цвета, и можно было более интересно разукрасить свои рисунки. Однажды пришлось страшным образом спускаться по длинному склону горы. Сандру пересадили в мамины нарты. Когда спускался первый аргиш, все внимательно наблюдали за тем, как надо вести себя во время рискованного спуска. Вёл его Элькин отец, который непрестанно погонял своих упряжных, от чего они неслись вниз галопом, как на соревнованиях. Остановка могла покалечить и оленей, и людей, поломать сани. Аргиш спускался стремительно, олени продолжали бег и по ровному месту, до того большой разгон был взят ими.
НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК Давно мы не были за Камнем. Хорошо бы эту зиму провести на богатых зимних пастбищах. Тропы за Уралом, прикрепленные за нами, сохранились, в любое время можно ехать, – промолвил бригадир. – Да, тайга есть тайга. Снег рыхлый, оленю легко будет добывать ягель. К тому же, ягель там намного крупнее и сочнее, – подхватил кто-то из пастухов. – Корму много, и приплод будет хороший, – подтвердил другой. – Надо ехать за Камень, – заключил бригадир. Аргиши потянулись в сторону Уральского хребта. Вопреки ожиданиям, повалил снег. Ясавэй, хорошо знающий дорогу, однако, на полпути посоветовал вернуться на прежнее чумовище. В усиливавшейся пурге можно сбиться с верного маршрута, и было рискованно искать проход в Камне в такую погоду. Марье, ехавшей в середине оленьего каравана, сегодня было особенно тяжело, она носила под сердцем дитя, которое вот-вот должно было появиться на свет. После нескольких аргишных стоянок разыгравшаяся пурга уняла свою прыть. Снежные хлопья теперь уже не били в лицо, ветер дул в спину. Старое чумовище, засыпанное снегом, выглядело, как новое. Вскоре были поставлены няпойные* чумы. Живо растоплены железные печки-буржуйки, от которых веяло жаром. С дороги, мерзлая строганина, как всегда, кстати, а потом горячий душистый чай в ожидании хорошей погоды, чтобы вновь тронуться в заманчивый путь за Урал. В одном из чумов пришлось развернуть и балаган, матерчатый полог, за стенами которого вскоре послышались звуки, перекрывшие завывание пурги: на свет появился новый человек. – Девочка родилась, – сообщила повитуха. – Ишь ты, какая громкоголосая. Голос новорождённой донёсся и до соседнего чума. – Песней перекрывший завывание пурги, сможет одолеть и жизненные невзгоды, – резонно заметил меткий на слово Микул. – На чужой земле не захотела свой первый день начинать, аргиши повернула обратно. Патриотка, одним словом. Подобный разговор произошел в знаменательный день рождения ещё одной новой души.
ЯСТРЕБИНЫЙ ПОЛЁТ Как сегодня, ясно помнит Сандра тот злополучный день, в который произошло столько неожиданных событий. Обитатели обеих сторон чума мирно пили утренний чай. В передней части стола сидели две старшие дочери Марьи, напротив них разместилась она сама с младшей дочкой Сандрой. Внезапно стены чума потрясло сильным шквалом ветра, все заволновались. Марья, не на шутку встревожившись, крикнула своим дочерям: – Отцовскую чашку поскорее уберите! Младшую сестру в малицу оденьте! А сама выбежала на улицу укреплять чум. Женщины подтащили гружёные сани к чуму, водрузили на его стены и прикрепили, что есть силы, верёвками. Однако, сани дёрнулись от нового порыва ветра и больно ударили Марью по спине, отчего у неё потемнело в глазах. Очнувшись, женщина вновь взялась за укрепление чума, ослабленные веревки могли не удержать покрытие. Детей поспешно вывели из чума и разместили под санями, прикрытыми тяжелым меховым покрытием чума — нюком. Детишкам здесь было неплохо. Но Сандру разбирало непреодолимое любопытство: что же всё-таки происходит снаружи. Стоя на карачках, она высунула голову из укрытия: взрослые укрепляли чум. Девочка невольно встала на ноги, но её тут же подхватил сильный порыв ветра и завертел в своем вихре, словно пушинку. Когда чум был снесён очередным порывом ветра, Марья послала дочерей посмотреть, всё ли в порядке с детьми. Однако девушки через мгновение принесли матери страшное сообщение о том, что сестрички там нет. Марья, не мешкая, побежала под гору. То там, то здесь стояли женские сани, нарты, но девочки нигде не было. – Господи! Помоги мне найти доченьку! – взмолилась женщина. После долгих поисков она заметила в одной из снежных ямок маленький меховой комочек, — это была её малышка, которая вопреки разбушевавшейся стихии, мирно спала. Марья взяла дочку на руки и, заливаясь слезами, крепко прижала её к себе: «Господи! Благодарю Тебя, что услышал меня!» Девочка тотчас проснулась от маминых объятий и сетующим голосом стала отчитывать свою маму: – Я плакала, плакала… звала, звала, а тебя всё не было и не было. Почему так долго не приходила за мной? Погода на Севере, как правило, непредсказуема. После кратковременного вихря установилась солнечная погода. Восстановлены опрокинутые чумы. Все спокойно пили чай, а маленькой Сандре в этой идиллии захотелось похвастаться: – А я сегодня, как ястреб, летала! – От такого необычного признания чум огласился дружным смехом. – Ты сегодня, действительно, хорошо полетала, ну, прямо, ястреб, — подхватил кто-то из взрослых. – Да тут много чего полетало сегодня, даже чумы наши полетали, сани… Сандрако заметила, что мама держится за спину. – Больно? – участливо спросила девочка, обняв маму. – Ничего, всё пройдёт. А у тебя-то самой ничего не болит? –спохватилась Марья и стала ощупывать дочку. – Ничего не болит, мамочка. Зато я полетала птицей ирой, ястребом! –как бы подытожила девочка. Люди стойбища свободно вздохнули, порыв ветра, к счастью, больше не повторялся. Размеренный ход жизни стойбища возобновился. Самое главное, нашёлся тот злополучный проход в Уральских горах. По дальности времени и из-за нового состава пастухов о его расположении иной раз забывали. Чумы были поставлены как раз напротив прохода, через который зауральский ветер, проникнув, опрокинул оба чума. Слух об этом происшествии разнёсся по всем стойбищам хозяйства, удивляя людей, не балованных судьбой новостями, своей необычностью.
С ПРОБУЖДЕНЬЕМ! На лицо курносой тундры, На проталины-веснушки Сыплет, сыплет снегом-пудрой Запоздалый ветер вьюжный.
Но снегов тупеют стрелы, И сквозь вьюги завыванье Голос слышится несмелый, - То весеннее дыханье.
И проснулась тундра, брызжет Синева из глаз раскосых. Солнце над холмами выше, Ярче огненные косы!
Знать, пришла пора цветенья К моему родному краю. С добрым утром! С пробужденьем! С пробужденьем поздравляю!
Моя тучейка Я возьму свою тучейку, Расписную мехом белым, Мехом чёрным расписную В руки я свои возьму.
Сукна разные играют В том орнаменте искусном. В ней красоты тундры милой Отражение нашли.
Я встряхну её легонько, И услышу звон копытцев, Понашитых к той тучейке, С песней звонкою сравню.
А в тучейке моей много Всевозможных лоскуточков Из сукна и мех олений, Что угодно для души.
Я придумаю узоры, Понашью я их для паниц, О труде своём любимом Песню светлую спою!
Подвиг души Шла болезнь и жертву все искала, Не щадила стойбища людей, После посещенья оставляла Белое безмолвие полей.
«Нум!» – взывали люди, – Наш Всевышний! Где Твоя могучая рука? Неужели силы Твои вышли, Что держали жизнь во все века?
Что же мы такого натворили, Как и чем мы вызвали Твой гнев? Лишь собаки непрестанно выли, Стыло солнце, на кладбище сев.
Как-то раз богатый Сэродэтта Со своей семьей и батраком, Осторожно щупая маршруты, Оказались вдруг на месте том.
Увидав хальмер[1], остолбенели, Выпасть норовит вожжа из рук. И олени тянут еле-еле… Вдруг до слуха их донесся крик.
Отделившись от запретной зоны, К ним стремилось малое дитя. Всхлипывая, издавая стоны, Ног не чуял, птицею летя.
Крикнул Сэродэтта: «Эй! Не мешкай! Он болезнь спешит нам передать…» Обо всем забыл он в этой спешке, Далеко ушел, уж не догнать.
А батрак смотрел, как парень малый В малице изодранной, в липтах Все бежал к нему, и лишь дрожала Темная щека, слеза в глазах.
«Что ж, батрак, тебя остановило, Где ж твой страх перед болезнью той?» – Жалостливо сердце вдруг заныло. «Не езжай, – вдруг чей-то глас, – постой!
Обнял он дрожащего мальчишку, Вытер слезы жёстким рукавом. «Может быть, ругать не будет слишком Мой хозяин, встретивши потом?»
Паренёк к чумовищу всё тянет: – Там сестричка, годик ей всего… «Ты не бойся, нет, Он не обманет Нум великий… Дети все Его…»
Батрака не принял Сэродэтта, Обходил за полверсты его. Успокоилась болезнь как будто, Не держала зла ни на кого.
Так она и постепенно сгнила И ушла от стойбищ в никуда. Догадались вы, откуда сила? – Защищает Бог детей всегда.
Песня И снова море Карское, маня, Навстречу тянет свои руки-волны, Чтобы приветить, обласкать меня И сердце вдохновением наполнить.
Я провожу у моря вечера, Ловлю улыбку белолицей ночи, Рыбацкие встречаю катера, Что с гребней волн срывают пены клочья.
Пусть повторится море и волна, Пусть у камней пушится пена снова, Шумит прибой, но в сердце тишина. А в тишине — рождаться песней новой.
|
Лукерия Александровна Валей – поэтесса, прозаик, переводчик. Родилась 20 декабря 1953 года в Большеземельской тундре у подножия Уральского хребта.
Версия для слабовидящих
