|
 Ольга Петровна Пашун родилась в г. Нарьян-Маре, педагог, поэтесса, прозаик, член Народного литературного объединения «Заполярье». Автор книг «Обогреть любовью» (1999), «Хрупкое счастье» (2003), «Джек» (2008), «Спираль времени» (2023). Публикуется в альманахе литобъединения «Заполярье», детском журнале на русском и ненецком языках «Пунушка», газете «Для СВОих» творческого сообщества «За Россию», журнале «Двина», альманахе творческого объединения «Стихия душ», детском журнале «Мурр+». Победитель открытого конкурса по созданию гимна Заполярного района Ненецкого автономного округа в 2021 году. Финалистка конкурса «Герой» проекта «Творческая среда «МОНОЛИТ» (г. Москва, 2023), поэтического конкурса «Верные Родине» (г. Брянск, 2022). На стихи Ольги Пашун Первый Московский кадетский корпус исполнил песню «Zа своих». Член жюри региональных литературных конкурсов.
***
Вы хотели солнца? Так откуда слёзы?
Око Бога выжжет язвы изнутри.
Скручивает листья жар огня с берёзы,
Чтоб живым остаться – прямо не смотри.
Лучше – сквозь ресницы, яблоки под веки,
Спрятаться в пещере, скрыться от лучей!
Но не понимают люди-человеки –
От себя не скрыться, от души своей.
***
Ноты сыплются из мешка,
На пол валятся шелухой.
Не хватает всего толчка,
Чтоб звучали наперебой,
Чтоб летели, звенели в лад.
Дверь толкну и возьму совок,
Всё, что падало невпопад,
Соберёт метлой ветерок.
***
Прими надежды, горечи оставь
И просто наслаждайся каждым днём.
Вдаль посмотри, вдохни богатство трав
И пробеги под солнечным дождём.
Возьми пожитки и своих друзей,
Весь мир как на ладони пред тобой.
Дорога пролегает от дверей
Словами, что написана судьбой.
***
Как хочется поговорить о том,
Что на душе болит, к погоде ноет.
А в окнах пасмурных дождь сплошняком,
На что-то сердится, и ветер воет.
Как хочется не прятать, а кричать
Ночей бессонных немощное слово.
Без дипломатии рубить сплеча,
Наотмашь, как дрова. Пускай сурово,
Мучительно... Как передать печаль
Летящей паутинки в жёлтых листьях...
Вновь отражает сломанный хрусталь
Упавшей бабочки узор на крыльях
***
Ну вот и всё... Скребётся осень в дом,
Скулит щенком бездомным у дверей.
Озябший ветер скажет мне потом,
Куда летал со стаями гусей.
А у меня всегда открыта дверь,
Встречаю день с распахнутой душой.
Пусть осень обойдётся без потерь, –
Стучат ветра ко мне наперебой.
***
За ветхий занавес уйду,
Когда пробьёт мой час.
На пролетевшую звезду
Скользнёт слеза из глаз.
Дней промелькнувших череда
Запутает мой след,
И звёздной пылью навсегда
Укроет млечный плед.
Забуду ль дружбу и вражду?
Что ждёт меня в пути?
За ветхий занавес уйду,
Чтобы себя найти.
***
Я брала кусочек неба,
Сквозь него на мир смотрела.
Танцевала с ним нелепо,
Наслаждаясь птичьей трелью.
Травы я брала в охапку,
Из цветов венки сплетала
Или, взяв у мамы шляпку,
Рядом с речкой рисовала.
Воду черпала ладошкой,
В воздух радостно кидала,
Даже, было понарошку,
В речке я себя поймала!
Сочиняла мелодрамы,
Когда мы садились кушать...
Жаль, давно нет рядом мамы,
Некому меня послушать.
***
Интересно, куда ты денешься,
Когда ветер сметёт листву.
Ты останешься? Не изменишься,
Когда вслед за собой позову?
Полный мрак или свет рассеянный,
Воздух терпкий и трель соловья...
Что оставишь в миру затерянном,
Воспаленная совесть моя!
***
Всё сливается в песни вечности,
Упакованной в звон стекла.
И летим мы по бесконечности,
Лёгкий штрих в уголке холста.
Разбиваемся речкой быстрою,
Рвём макушками небеса.
И за истиной, где-то скрытою,
Снова подняты паруса.
На холстах твоих счёт годинами,
Я запутаю в них ветра...
Нарисуй мне горы с вершинами
И крепи к спине два крыла!
Запах трав шальной разливается,
И подсолнух взойдёт с утра.
В бесконечности умудряются
Удержать меня два крыла.
***
Что останется после меня?
Дети, стопка написанных книг,
Фотографии и родня.
Промелькнувшая жизнь, как миг.
Ног моих невесомый след
В ароматах тундровых мхов.
В закоулках уставших лет
Лёгкий отзвук моих стихов.
***
Дыши моими стихами,
Насыти строчками вены, –
Умоются пусть слезами
Лица иссохшие стены.
Утихнет в сердце тревога,
Замолкнут звуки набата.
Стихи помчат по дорогам
Навстречу к нашим солдатам!
***
Тишина. Светит солнце.
Ноги гладятся морем.
Почему с незнакомцем
Говорят? Может вскоре
Разведут их дороги.
И полно аллегорий
Вырастает в итоге.
А лишь горюшком-горем
Кто-то делится тайно.
Не предашь оговоркой,
Что услышал случайно.
Безмятежной вечёркой
Голос тих незнакомцев.
Позабудется вечер,
Черноморское солнце.
Улетает вдаль кречет.
Я вздыхаю…
Мечтаю...
***
Пройдут года, и времена изменятся,
И я уйду в загадочную даль.
Девчонки замуж выйдут,
Внуки – женятся,
Вновь времени закрутится спираль.
И будет нежность грустная подкатывать,
И греть воспоминаньями, как встарь,
Внучата фотографии рассматривать
Начнут, тихонько зазвучит рояль.
Пройдут года, победы наши вспомнятся,
Застынут отражения зеркал.
Плечом к плечу за вас всё предки молятся –
Кто воевал, кто строил и мечтал.
Поминальный ветер
Жёлтый лист с облезлой позолотой,
Холмики могильные листвы.
И жалея, вроде с неохотой,
Ветер треплет поздние цветы.
Лето лёгким облаком уплыло,
Дождь без перерыва моросит.
Грустно, что тепла нам не хватило,
Горько, друг мой летом был убит.
Чёрный сад , омытый непогодой,
Журавлинный крик вдали застыл.
Лист озябший с лёгкой позолотой
За последней птицей в небо взмыл.
***
Каждый судит по себе
Ношу на плечах другого -
Горсткой хвороста в избе
Иль вязанкою тяжёлой.
Каждый на себя берёт
То, что донести он сможет.
Тает, тает в речке лёд,
И ветра скользят по коже.
***
Провожаем мальчишек и мужей провожаем,
Вытираем платками слёзы молча с лица.
Не рыдаем, не воем, лишь вернуться желаем,
Долг солдатский исполнить с честью им до конца.
Так же предки когда-то у порога прощались.
Кто-то брал с собой крестик, кто святых образа.
Проводив по дороге, жёны ждать обещали,
На вокзалах, обнявшись, вытирали глаза.
Провожаем мальчишек и мужей провожаем,
Вытираем платочком слёзы горькие с глаз.
Не рыдаем, не воем, лишь вернуться я желаем...
И идут эшелоны, выполняя приказ.
***
Стихи из меня рвутся,
Из горла летят, из сердца.
Потоком бурлят, несутся,
Секунды сменяют терции.
Свистят тормозами спешно
И к небу опять взлетают.
Позвольте мене, грешной,
Тихонько пройти по краю!
Позвольте живой остаться
В стране непонятных линий...
Уже начинает смеркаться
И в воздухе сладость лилий...
***
Цветут на холсте ромашки,
И маков кругом раздолье,
Бывает − и на рубашке,
Бывает − и в чистом поле.
Во Фландрии маков краска −
У нас васильки, ромашки.
Из крови рождались павших
В Донецке или Луганске.
Снарядами, а не шашкой,
Как раньше, сражаются люди.
Глядят на меня ромашки
С пронзительного этюда.
***
Вода чистая да холодная
Зубы ломит, лишь прикоснёшься к ней.
Богородица, наша матушка,
В ноги кланяюсь, сохрани мужей.
Сохрани сынов, Матерь Божия,
Помолись за нас, Благодатная.
Я стою внизу, у подножия,
И прошу послать силу ратную.
Пусть подаст Господь полк невидимый,
Чтобы крыльями защитить могли,
Когда бой настанет решительный.
Низко кланяюсь до святой земли.
***
О Белгороде я почти не знала,
Ну так, – туда уехал кто-то жить.
Ещё девчонка наша поступала
В училище, чтоб музыке служить.
Сегодня нету города мне ближе
Из всех российских наших городов.
И в час, когда случается затишье,
Солдатам каждый здесь помочь готов.
Настанет мир, мы встретимся однажды,
Обнимемся, как лучшая родня!
И будем плакать, слыша канонаду,
И вспоминать про линию огня!
***
Жёлтый лист с янтарной позолотой,
Холмики багряные листвы.
И жалея, вроде с неохотой,
Ветер треплет поздние цветы.
Лето лёгким облаком уплыло,
Дождь без перерыва моросит.
Грустно, что тепла нам не хватило,
Горько, друг мой летом был убит.
Чёрный сад, омытый непогодой,
Журавлиный крик вдали застыл.
Лист озябший с лёгкой позолотой
За последней птицей в небо взмыл.
***
Осторожно иду в новый год,
Воздух трогаю и ощущаю:
Расцветёт через миг небосвод,
Расцветёт, чтоб в секунды растаять.
Улыбнётся ли кот за углом
Или кубарем заяц прокатит?
Я иду в новый год напролом,
Ветер ласково волосы гладит!
Я отброшу все страхи долой!
С нами Бог и небесные силы.
Жду, когда сын вернётся домой,
Жду с победой, сынуля мой милый!
***
Родина – точка на карте огромной.
Родина там, где тебя долго помнят.
Там, где просторы от гор до морей,
Где на войну провожают мужей.
Родина – это берёзки да ели,
Родина помнит, как пули свистели.
Родина – это тундровый простор
Или в морошке зелёный угор.
Предков слова наизусть заучите,
Чтоб не случилось, вы Родину чтите!
У каждого правда своя
Баба Агафья жила отшельником. И дом на краю деревни, и характер замкнутый.
– Ходит, как кол проглотила, ишь гордая, обчество избегает! – шипели вслед ей бабки, – в городе-то не уработалась.
Только ещё не плевались.
Третьеклассница Светланка удивлялась сердитости бабок. Они, бывало, кучковались у магазина, обсуждая очередную жертву, но без злости. Скорее по привычке да доброте душевной, желая наставить на путь истинный. А тут…
– Баб Маня, – спросила она однажды после школы соседку, сидящую на лавочке возле дома, – а почему вы бабу Агафью не любите?
Пожилая женщина, растерянно поглядев под ноги, поставила клюку к дому. Казалось, палка подпёрла старые стены, не давая им рассыпаться. Баба Маня поправила клетчатый платок, зачем-то потрогала пуговицу на бархатной тужурке. Переступив ногами, несмотря на теплую погоду покоящимися в валенках с галошами, проворчала:
– Ты иди-иди, давай уроки делай, не суй свой нос, куда не след.
– Да я уже сделала на продлёнке. Просто вы так сердитесь, когда говорите о ней.
Старуха встрепенулась:
– Ведьма она, смотри, никакие годы её не берут. Нас согнуло в три погибели, носом землю пашем, а она как лебедь белая плывёт. Припёрлась с города на старости лет. Мёдом ей что ли намазано. Мы здесь на ферме да на путине жилы тянули, детей поднимали, надрывались, а у неё ни мужа, ни детей. Не жизнь, а разлюли малина, – от нахлынувшей волны зависти закашлялась и вдруг замолчала, прикрыв маленькой, ссохшейся, в коричневых пятнах ладошкой рот. Словно пыталась затолкнуть уже произнесённые слова обратно.
Светлана, проследив за взглядом притихшей старухи, увидела бабу Агафью, идущую по центральной улице к сельсовету. А там суета, к празднику готовятся, ко дню Победы. А как же, великий праздник и встретить надо достойно. Война, она всех задела, хоть краешком. Вот только ветеранов в деревне почти не осталось, чтоб в президиуме сидеть. Ну, ничего, труженики тыла выручат. Не до Агафьи. Постояла, потопталась и пошла прочь. Сумочку только хозяйственную оставила на табуретке. Уже на выходе кто-то окликнул, махнула рукой.
Дома помолилась перед иконкой закопчённой, уже и лика не видно, от бабушки осталась. После чая с баранкой прилегла отдохнуть. Могла бы она рассказать девчушке, которая с Марьей разговаривала, почему не любят её на деревне, да зачем? Прошла боль, от которой слёзы ручьями текли. А так, что ворошить прошлое… у каждого своя правда.
В 44 призвали Агафью в армию, прошла курсы медицинские и под весну оказалась на третьем Прибалтийском фронте. До лета шла подготовка к наступлению. Вот тут-то и накрыло её самой настоящей большой любовью.
Разведчики – люди отчаянные, ничего не боятся. Однако Михей месяц вокруг девушки кренделя выделывал. Вернётся с поиска и к медсанбату.
Потом расстаться не могли, всё говорили, говорили. А о чём, и не вспомнить. Но так хорошо, тепло было.
Убили Михея летом, при наступлении. Дружка его, Петра, ранили тяжело, жив ли? Аннушка, с которой девушка сдружилась, вытащила его. Только себя не сберегла, погибла. А как сберечь, когда ад кромешный. Плакать не плакала, сил не было, успевай раненым помогать. Сердце каменным стало от слёз застывших. Потом сама в госпиталь попала. Мина разорвавшаяся рядом тело осколками нашпиговала, не думала в живых остаться.
А родная деревня встретила неласково. Она каждого обнять хотела, войне конец! Живы! Победа! Радоваться бы, ан нет…
В медпункт к ней мужики повадились, то спиртика канючат на опохмелку, мол, душа горит, то на кашель жалуются, лекарство просят. Только видит она, другой интерес у них, надумано всё. Разговаривала жестко. А тут принесла нелёгкая Саньку килатого, которого так и звали Санька-кила. Его и в армию по немощи не взяли. Агафья на такого и в голодный год не взглянула бы. Следом за ним жёнка его забежала и ну голосить:
– Разлучница, отца у детей увести хочешь! – и «та-та-та», как автоматная очередь. Бабы подтянулись, поклёвывают:
– Знаем, чем там на фронте занимались…
– Мужиков, хоть ложкой ешь …
– Сёдни жив, завтра нет, чего теряться…– раздавалось с разных концов толпы, собравшейся у крыльца.
Агафья собрала нехитрые пожитки и, не смотря на уговоры матери, уехала в город. Там в заводской медсанчасти всю жизнь и проработала. Семьи не создала. Говорила себе: «Кому пустая баба нужна, которая и дитя родить не сможет». Врач в госпитале честно сказал. Да и подойдёт какой мужик, а она Михея рядом видит, ничего поделать не может.
Домой только на похороны приезжала. Сначала маму проводила, а затем и сестра, которая занедужила, простыв на путине, ушла следом. Отец ещё до войны утоп на рыбалке. Вот и осталась Агафья одна-одинёшенька. Что ей в городской квартире делать? Из угла в угол шастать?
Поехала в деревню, в дом родительский. Доски с окон сняла, намыла всё. С сельсовета заходили, спрашивали, будет ли дрова заказывать на зиму. Она в ответ – нет, не надо, до зимы не доживу, так что зря не волнуйтесь. Помирать приехала. Не поверили, хоть и старая, но крепкая.
А её уже ничего не держало на земле. Михей нынче приснился, стоит на другом берегу реки, улыбается, рукой машет. Значит срок подошёл. Медали в сельсовет отнесла, может для музея сгодятся.
Светланка вечером к соседке забежала:
– Баб Мань, нам для музея надо воспоминания записать у ветеранов, подскажите, с кем поговорить?
– Дак и не осталось, поди-ко, ветеранов-то, может Иван Фёдорыч, старый хрыч, дак он в больнице. Ишшо Савелий был да сплыл, дети в столицу забрали… а ты сходи к Агафье, может, расскажет что.
– А разве она воевала? Я и не знала, – глаза девчушки от удивления распахнулись.
Баба Маня вздохнула:
– Воевала, только разговоришь ли её, молчунью?
– Баба Маша, а пойдём вместе, я стесняюсь одна.
Старушка для вида поворчала, но потихоньку оделась и, взяв клюку, отправилась вслед за тараторившей Светланой.
У дома Агафьи столкнулись с председателем.
– Что ж никто не подсказал, что Агафья Тихоновна воевала? Я ведь и знать не знал.
«Откуда тебе знать-то, милый, после войны родился, её уже здеся не было», – подумала Марья, но промолчала. Чувствовала она какую-то вину, держащую её как собаку на поводке в напряжении.
– А мы смотрим, сумка Агафьина лежит, а в ней шкатулка. Открыли, там медали и документы. Вот я и побежал на праздник пригласить, как почётную гостью, – закончил председатель с уважением в голосе.
Лопата, прислонённая к дому, не перегораживала вход, значит дома хозяйка. В сенях отряхнули ноги голиком и, постучав, зашли.
– Агафья, добрый вечер, мы к тебе по делу, – баба Маша потопталась у входа и пошла через кухню, – спишь что ли?
Председатель и девчушка нерешительно тронулись за ней.
На кровати лежала Агафья в нарядной косынке, в платье, ни разу не одёванном. Туфли сиротливо прижались к ножке кровати. В руках, сложенных на груди, кружевной платочек. Гостей поразила счастливая улыбка, застывшая на лице хозяйки.
– Умерла что ли, царство ей небесное, – баба Маня неуклюже перекрестилась.
Хоронили Агафью всем миром, хорошо хоронили. Был торжественный караул, пальнули в небо, распугав воробьёв на ветках берёз. Бабки перешёптывались:
– Вот и пришёл её день Победы.
– Да, чуть-чуть не дотянула…
– Когда мыли её, касаточку, на теле живого места не было, всё в шрамах…
– И ведь не жаловалась никогда….
– Гордая была, – вытирая слёзы подытожила баба Маня.
Смерть примирила всех, делить было нечего. У каждого своя правда.
|
Версия для слабовидящих
