Памятка гражданам об их действиях при установлении уровней террористической опасности

Новое эпическое сказание

Вадако” ЛАРЬ

ЧУМ, ТОНКОГО МЫСА ЧУМ

На тонком мысу, на длинном мысу стоит чум, одинокий чум стоит на морском мысу. У чума не видно нарт, не видно следов, никто к чуму не приезжает, никто от чума не отъезжает. Хоть никого не видно, но над чумом вьётся дымок, до самого неба поднимается дым. Проезжающие мимо, как увидят этот дым, проезжающие сворачивают в тундру, чтобы дым до неба не видеть, очень боятся к морю подходить, к тонкому мысу подъезжать боятся. Так и стоит чум, одинокий чум на тонком мысу. Нет богатыря, нет храброго человека, что свою упряжку на тонкий мыс направит, нет человека с горячей кровью, что подойдёт к чуму и откинет дверь, в чум желающего зайти, видно нет, не родился такой человек в семи тундрах, в семи землях нет такого человека.

Семь раз по семь приходили олени к морю, по обе стороны от тонкого мыса далеко олени к морю приходили, семь раз по семь гуси над тонким мысом высоко пролетали, но так и не появились перед одиноким чумом новые следы. Я со стороны тундры смотрю, с высокой сопки я смотрю в седьмой раз по семь на тонкий мыс, на одинокий чум я смотрю. Мне надоело смотреть на пустой берег, я отвернулся от моря, от тонкого мыса я отвернулся, я к семи сыновьям повернулся. Мои сыновья высокие, плечи их широкие, талии узкие, крепко на земле стоят мои сыновья, на своей земле стоят мои семь сынов. Я к ним обратился, свое слово я сыновьям сказал:

- На тонком мысу стоит чум, одинокий чум стоит, а дым из чума поднимается до самого неба. Семь раз по семь мы приходим с оленями к морю, семь раз по семь наши олени расходятся по обе стороны от мыса. Я устал смотреть на чум тонкого мыса. Кто из вас, из Семи Сыновей Арка Пяк кто пойдёт посмотреть, кто в этом чуме, что в этом чуму есть, кто мне скажет?

Семь Сыновей Арка Пяк головы низко опустили, их широкие плечи к земле опустились, Семь Сыновей Арка Пяк на земле ищут вчерашний день. Я рассердился, я расстроился: для чего я семь сынов на ноги поднял, для чего я им силу дал, кто в моей старости опорой будет? Не успел я гневное слово сказать, как из чума звонкий голос сказал:

- Я пойду, отец, я пойду, Арка Пяк!

Я в сторону чума посмотрел, мои семь сыновей в сторону чума обернулись, а из чума вышла моя дочь, моя, вчера родившаяся, дочь из чума вышла. Не успел я удивиться, как моя дочь схватила моих сыновей, поколотила их и приговаривала:

- Для чего вас отец растил, если вы не можете в какой-то чум сходить, в гости в чум идти не смеете? Если вы боитесь идти, значит вы не мужчины, значит вам не мужское дело делать, а женское. Снимайте малицы, пояса снимайте, одевайте женскую одежду, женскую работу делайте, в чуме все дела делайте. - тут моя дочь кинула своим братьям женскую одежду. Семь Сыновей Арка Пяк молча пояса сняли, молча малицы сняли, безропотно женскую одежду на себя одели. Как женскую одежду надели, мои сыновья в чум ушли, женская работа ведь в чуме вся.

Я на дочь смотрю, у меня слова нет, чтобы ей, что сказать. А моя дочь, у которой ещё и имени нет, моя дочь на себя, семь малиц одела на себя, семью поясами моя дочь подпоясалась. Пока моя дочь мужскую одежду надевала, я её имя искал, на небо посмотрел, по сторонам посмотрел, внутрь себя поглядел, никакого имени мне в голову не пришло, никого не вспомнил, значит имя моей дочери будет Нимсядане. Только имя моей дочери нашёл, как моя дочь оделась, подпоясалась и ко мне подошла.

-  Дочь моя, имя твоё будет Нимсядане! Теперь ты поезжай в сторону чума, тонкого мыса чума, посмотри, что за чум, кто в чуме и почему из чума дым до неба поднимается, а приготовленных дров у чума не видно? Силой не бери, думай прежде, чем что-нибудь сделаешь. Много не говори, но держи уши открытыми. Что случится, я всё узнаю, через тебя узнаю, теперь подожди немного. - я трубку свою поднял, трубкой я о ладонь постучал, из курительной трубки я уголёк извлёк. - Возьми уголёк, вокруг рта проведи, линию проведи вокруг рта.

Моя дочь приняла уголёк на свою ладонь, вокруг своего рта она провела линию, моя дочь нарисовала себе усы и бороду, в семи малицах, семью поясами подпоясанная, моя дочь стала похожа на молодого мужчину, мужчину с бородой и усами чёрными. Нимсядане пошла к упряжкам братьев, Нимсядане выбрала упряжку пёстрых, Нимсядане выбрала упряжку старшего брата. У старшего сына Арка Пяк упряжка из пёстрых оленей, у его упряжных головы тёмные, а уши светлые, спины оленей впереди светлые, сзади тёмные, а хвосты светлые, передние ноги у оленей тёмные, а задние — светлые, животы у всех оленей ни тёмные, ни светлые. У каждого оленя правый рог больше, чем левый. Очень приметная у Старшего Сына Арка Пяк упряжка, на упряжке Старшего Сына Арка Пяк Нимсядане отправилась к одинокому чуму на тонком мысу. Слово за ней отправилось, а Арка Пяк на нарте остался сидеть, он ведь всю жизнь сидит на нарте.

Слово со мной ушло, за мою нарту слово зацепилось. Пока к мысу упряжку направляла, ничего не случилось, только передовой три раза правым ухом встряхнул. Только на берег упряжка вышла, только к мысу приблизились олени, как упряжка встала, даже ухом не ведут олени, сколько я вожжу ни тянула и хореем ни взмахивала. Стоят олени, ни вперёд, ни назад. Тогда я с нарты встала на морской песок, стал меня песок сквозь мои детские пимы щекотать, тогда я ногой топнула, морской песок, сырой песок сухим стал, перестал меня песок за пятки щекотать. Я свою упряжку обошла, по солнцу обошла оленей, только круг сделала, олени вперёд рванулись, еле успела на нарты сесть, еле успела хорей поднять. До конца тонкого мыса чума олени меня принесли быстро, словно на крыльях упряжка летела, будто полозья нарт скользили не по морскому песку, а по первому снегу нарты скользили. Весь мыс песком занесён, только самый конец мыса каменный оказался, на камне стоит чум, тонкого мыса чум на каменной гряде стоит.

Чум не большой и не маленький, обычного вида чум, только покрыт чум шкурами моржей и белых медведей, где какая шкура — не видно, все шкуры покрылись копотью, все шкуры стали чёрными от дыма, что из чума поднимается. Я на камень мысовой гряды встала двумя ногами. Только на камень встала, у чума угол покрышки взметнулся вверх, словно ветер перо птичье вверх поднял-закружил. Напротив откинутого полога чума стою, жду, может из чума кто выйдет, с меня кто-нибудь песок морской стряхнёт. Никто не вышел из чума, будто чум сам живой, будто чёрный чум ждёт, кто в него сам войдёт. Внутри чума ничего не видно, с улицы не видно, кто есть в чуме, очага с улицы не видно. Если ничего не видно, может что услышу я? Но не слышно в чуме треска дров, не слышно — есть ли кто в чуме, кто он: человек или морской нгылека? Если из чума никто не вышел, значит сама в чум войду, я в чум вошла, если дверь чума открыта, значит войти нужно, значит кто-то меня ждёт.

В чуме, с улицы, сначала темно очень показалось, да ещё дверь за мной закрылась сама, чум меня будто проглотил и рот-дверь сразу закрыл. Наверху, в макодане не видно света, хоть и день на улице, макодан весь закрыт дымом чёрного цвета. Дым поднимается от того места, где в обычном чуме очаг горит на железном листе, здесь же вместо очага лежит груда камней, сквозь них поднимается дым. По обе стороны от каменного очага нет столов, нет лат, на голых камнях чум стоит, от самих камней тепло идёт, весь каменный пол в чуме горячий, сквозь стельки пимов каменный пол ноги мне обжигает. В одну сторону чума я посмотрела, никого нет, в переднюю часть чума поглядела — нет ничего, в другую сторону чума повернулась... Ох, ну и страшный же хозяин чума оказался, оказывается сидит прямо под шестом макоды на шкуре нерпы чёрный человек, от дыма, наверно, его кожа стала чёрная, волосы — как смола чёрная и глаза его чёрные, как два угля его глаза. Только его увидела, как хозяин тонкого мыса чума, за мной молча наблюдавщий пока, чёрные губы растянул в улыбке, потом он рот свой раскрыл, чёрные зубы показал Париденя мя' Ерв:

- Наконец-то, долго я ждал, пока какой-нибудь храбрец в мой чум войдёт! Теперь-то я смогу закончить обряд жертвоприношения Нга. Всех зверей, что рядом водятся, я всех в жертву принёс, всех живьём прямо в подземный огонь опустил, осталось только человеческую жизнь Нга отдать. Стану тогда у Нга я старшим помощником, буду от его имени творить чёрные дела в Среднем Мире, а потом прятаться в Нижнем мире, чтоб избежать наказания от духов Верхнего Мира. Правда, я хорошо придумал?

- Нет, плохо ты придумал, ты же не сможешь меня одолеть. - тут я подошла к каменному очагу и плюнула на него. Одна сторона камней на очаге покрылась льдом, камни белые стали, холодные стали. - Если я на тебя дуну, тебя унесет на луну, к луне прилипнешь, не сможешь спуститься в Средний мир.

Испугался чёрный шаман, задрожал, затрясся, говорит Париденя мя' Ерв:

- Ты что делаешь, сын Арка Пяк, если очаг моего чума льдом покроешь, сам Нга из подземного чума выйдет, всё вокруг покроется пеплом от его длинных волос, земля покроется глубокими трещинами от когтей Нга. Я тебя не буду в жертву Нга приносить, очень ты сильный человек — сын Арка Пяк, можешь землю перевернуть, если окажешься живым в Нижнем, подземном мире. Лучше отдохни в моём чуме, а я приготовлю тебе угощение. - Так сказал чёрный шаман и камня коснулся, у очага лежавшего камня коснулся, исчез Париденя мя' Ерв, в камень ушёл.

Хозяин из чума вышел, а я решила сесть, отдохнуть, на другой стороне чума, напротив хозяйской, лежит шкура оленя, вся в копоти, вся в саже шкура оленя лежит. Я шкуру подняла, я шкуру встряхнула, вся сажа, вся копоть вместе с дымом через макодан поднялась, оказалась это шкура пёстрого оленя, как у моих упряжных шкура оказалась. Я из чума выскочила, на упряжку посмотреть хочу, а у моих нарт нет оленей, всех оленей, наверно, съел Париденя мя' Ерв, когда он в камень ушёл, к моим оленям ушёл, успел моих оленей съесть и обратно в камень уйти, пока я одна в чуме была. Я посмотрела в сторону нарты отца, на сидящего на своей нарте Арка Пяк посмотрела, на дальней сопке наш чум стоит, еле видно. Даже если бегом пойду к своему чуму, целый день буду идти.

Целый день я бегу по тонкому мысу, по песку я бегу, в песок проваливаюсь, назад я посмотрела, оказывается до сих пор по мысу бегу, недалеко от чёрного чума отошла. Целый день бегу, а до берега добраться не могу, только тут поняла я, что не отпускает меня чёрный чум, пока идёт из чума дым, мне с тонкого мыса не уйти, в тундру я не вернусь. Я спиной стала к чёрному чуму, я достала семь ножей с семи поясов, поперёк тонкого мыса я семь раз провела каждым ножом, как провела я ножом семь раз по семь поперёк мыса, я отрезала тонкий мыс от берега. Тонкий мыс вместе с чумом оторвало от берега, на волнах закачался тонкий мыс, течение морское подхватило мыс вместе с чумом и со мной и унесло всех нас в открытое море.

Если живая буду, обратно когда-нибудь да вернусь.

Тут слово отправилось к нарте Арка Пяк.

Сидит на нарте старый Арка Пяк, свою жизнь вспоминает, долгую жизнь прожил Арка Пяк, есть на что посмотреть в прошлом. Арка Пяк не всегда большой был, богатый был, Арка Пяк не всегда в тундре жил, он ведь лесной ненец, он в вырос за Уральским Камнем, в тайге вырос. Когда маленький Пяк научился ножом айбурдать, когда маленький Пяк научился тынзей в кольца сматывать, стал маленький Пяк сиротой.

В то время по ненецким стойбищам, по таёжным заимкам ездил один русский, в золотых одеждах был русский, ездил он на русских оленях, эти олени без рогов и очень большие, как хабарта, как лоси эти русские олени. Русские своих оленей называют «лошадь» или «конь», а ненцы прозывали их «чёртов зверь», эти кони как люди смеются, только очень громко и резко, словно их сам чёрт щекочет. Русский в золотых одеждах приказывал собираться всем ненцам в одном чуме, мужчинам и мальчикам, после чего этот русский хватал голых ненцев, ненецкие мужчины ведь, когда в чум войдут, малицу-то снимают, вот от того ненцы в чуме с голым торсом и находятся, так вот, этот русский ненцев в воду силой головой окунал, у этого русского руки сильные были, да и голос у него громкий. Как начнёт русский русские песни петь, у всех, кто в чуме, уши закладывало, люди глухими становились, а на улице собаки выть начинали. А русский поёт, в макодан уставится и руками в воздухе размахивает, кого в лоб стукнет, кого в плечо. После того как напоётся русский, всех вином угощал, вино тёмное, как кровь оленя, постоявшее день в котелке, только вино крепкое и сладкое очень. Ненцы напьются, им смешно становится, от русского они смеются, страху ведь натерпелись, думали что русский — слуга Ид' Ерв, слуга водяного, от того он их в воду макал, чуть не топил, а русский садится в передней части чума и бумагу достаёт, по бумаге он большим пером водит, русские тамги выводит. Ненцы смеяться перестают, они смотрят на русского, а тот пишет, словно его сама Я' Миня учила писать на бумаге, потом русский ненцев подзывает, пальцем в бумагу тычет и каждому по очереди толстый свинцовый карандаш суёт, сам он писал пером. Кто из ненцев карандаш возьмёт, тому русский показывал, куда тамгу поставить, родовое клеймо на бумаге рисовать. Ненцы стараются, усердно линии своей тамги рисуют, от усердия с ненцев пот градом льётся, а свинцовый карандаш гнётся, словно он из мягкой глины слеплен, так ненцы стараются, на бумаге свой след оставляют. По многим стойбищам ездил этот русский, по таёжным тропинкам далеко его кони с повозкой ходили, а когда таёжные жители весь свинцовый карандаш исписали, потом русский уехал в ту сторону, куда солнце заходит.

Когда уехал русский в золотых одеждах, по тем стойбищам, где он был, прошла страшная болезнь, чёрная оспа пришла в тайгу. Люди заживо гнили, смрад стоял над тайгой, из трёх-четырёх человек один в живых оставался, а было что и все в каком-ли стойбище погибали, а где-то хоть один человек выживал. Так и было в стойбище маленького Пяк, все умерли в мучениях, только маленький мальчик в живых остался, мимо него болезнь прошла.

В то время жил добрый человек, Старой Валёй, детей им Нум не дал, зато уберёг их Нум от страшной болезни, чум Старого Валёя чёрная оспа стороной обошла, ни дед, ни бабка не заболели. В честь такой милости от Нума, Старой Валёй дал обет: объехать все стойбища заболевших и забрать оттуда всех детей, кто не заболел, спасти этих детей от чёрной оспы да и от голодной смерти их уберечь, если все взрослые умерли. Так и сделал Старой Валёй, полный чум собрал детей, разного роду-племени, на старости лет стали Старые Валёи будто многодетные родители.

Много детей в чуме Старого Валёя, и совсем малые есть и чуть постарше. Младенцев бабка Устинья поила оленьим молоком, от важенок молоко брала и малышей выхаживала, оленьим молоком поит и песню поёт:

«От молодой важенки я молоко взяла,

Оленья мать мне молоко дала,

Молоком оленьим я деток кормлю,

Станут они сильные и быстрые,

Как олени, крепкие мои дети вырастут».

А Старой Валёй парней постарше мужскому ремеслу крепко учит, охоте-рыбалке учит, а пуще учит за оленем ходить, учит от оленя жить. Не знает Старой Валёй таких слов как «устал» или «слабый», Старой Валёй говорит:

«Я ведь старый уже, а вы очень малые, несмышлёные, если умру, то кто вас научит, если вокруг нет взрослых, если их болезнь от русских унесла».

Всех детей вырастили Старой Валёй и бабка Устинья, всё, что в жизни надо, всё парни умеют сделать, парни все сильные, все смелые и справедливые, знают они, что их жизни Нум сохранил, от чёрной болезни их Нум спас, девки тоже всё умеют, что женщине надо делать, их Устинья научила хозяйство держать, шить умеют, у каждой из них тучейки, одна краше другой расшитые, девушки красивые, ладные и добрые, как сама Я' Миня.

Много годов жизни отмеряла Я' Миня старикам Валёй, всех воспитали детей, всех вырастили, стал Старой Валёй ездить по стойбищам соседним да дальним, стал Старой Валёй сватом, с крюком ездит по соседям, за своих воспитанников сватает дочерей оленеводов, да и сами оленеводы к Старому Валёю отправляют сватов, знают они, каких красавиц-мастериц он вырастил. Молодой Пяк был первым во всём среди воспитанников Старого Валёя, но нет у него оленей, из бедного рода он, да и всех родственников забрала чёрная оспа, трудно бедному парню жениться, хоть и добыл он много лисиц и песцов, но нет оленей, чтобы собрать полный выкуп за невесту. Но недаром Старому Валёю сам Нум благоволит, нашёл старик-сват молодому Пяк невесту, из богатого рода, многооленного, по тундре кочующего.

У богача-оленевода есть дочь красавица, очень милая девушка, но нет у богача больше детей, хоть и взял он ещё двух жён, молодых, сильных, но не могут они понести от богатого мужа, наследника ему, сына ему родить не могут, а первая жена ещё при родах умерла, когда дочь родила, так и живёт богатый оленевод, очень переживает, что возьмут его дочь замуж, да в семью мужа и увезут. Но когда узнал отец девушки на выданье, что есть парень-жених, у которого нет ни оленей, ни родственников, поставил условие богач: отдам за него дочь, но чтобы жили молодые у него в стойбище, кочевали бы с ним, а когда умрёт оленевод богатый, всё своё богатство зятю он завещает. Согласился Старой Валёй, согласился молодой Пяк, так и стал лесной ненец Пяк тундровым человеком, кочует по тундре Пяк вместе с тестем, успел тесть порадоваться внукам, а когда пришла пора, стал Пяк многооленщиком, стал он Арка Пяк.

Семь сыновей подарила жена-красавица Арка Пяк, сам Арка Пяк стал до глубины своей души тундровым человеком, по душе пришлись тундровые просторы, но в тот день, когда оставшиеся на своём стойбище Старой Валёй и бабка его Устинья умерли на руках младших приёмных сына и дочери, тогда и к Арка Пяк пришла беда. В тот день аргиши Арка Пяк проходили мимо высокой сопки, мимо крутобокой сопки, сопка, как гора была, такая большая, в тот год много снега выпало, на склонах сопки много скопилось. Стадо оленье спокойно прошло, аргиши почти все прошли, Арка Пяк у подножия сопки стоял, аргиши пропускал, пока всё было нормально, но чихнул младший сын, в люльке-ебц лежавший, тихо так чихнул, словно пуночка свистнула, но с вершины сопки оборвались снега тяжелые, вниз помчалась лавина снежная, прямо на последние аргиши, на людей. Соскочил со своей нарты Арка Пяк, побежал он навстречу снежной лавине, встал крепко перед снежной смертью, руки в стороны раскинул, ударилась в Арка Пяк снежная стена, три раза упёрся Арка Пяк в снег, до земли его ноги достали, сам в снег провалился по пояс, но удержал он снежную лавину, перед собой остановил. Как остановил, на спину опрокинулся Арка Пяк, не удержался на ногах и сознание потерял. Когда очнулся, понял Арка Пяк, что ноги его не слушаются, стали его лечить, к ногам прямые палки привязали, положили его в ларь, кормили его солёным мясом, поили его подсоленной водой, целый год провёл Арка Пяк в ларе, но так и не вернулась сила в его ноги, всю силу ног он оставил на той снежной сопке. С тех пор Арка Пяк только сидел на нарте днём, а на ночь заносили его сыновья в чум на руках, в балаган укладывали.

Вспоминает свою жизнь Арка Пяк, а не замечает, как на берегу появился Париденя мя' Ерв, как бегает чёрный шаман по берегу, как он кочки пинает, как траву выдирает с корнем, очнулся Арка Пяк, когда гул услышал, когда земля встрепенулась, когда олени с шумом в сторону тундры побежали.

Вся тундра шевельнулась, вся тундра вздрогнула, пронёсся над тундрой гул — это Нга ударил своим посохом по небу Нижнего мира, расколол он небо Нижнего мира, расколол Нга землю, ведь земля Среднего мира для Нижнего, Подземного мира является небом Нижнего мира. На земле трещина появилась, из трещины тьма поднимается, из Нижнего мира дым поднимается, в Среднем мире дым Подземного мира превращается в нгылека, в чертей, в чудовищ превращается, из пепла сотворённые чудовища по тундре пошли, где пройдут, остаётся на земле чёрный след, после нгылека живой земли не остаётся, всё пожирают создания Нга. Позади нгылека идёт чёрный шаман, Париденя мя' Ерв за призванными чудовищами идёт, чертей подгоняет, подпинывает, чтобы шибче шли, хоть им и Хаяр-солнце глаза колет, хоть от чистого воздуха нгылека чихают и кашляют.

Все, кто в стойбище были, из чумов все вышли, на чёрное нашествие смотрят, от страха все прилипли к земле, убежать не могут, ведь все олени в тундру ушли, испугались олени подземного гула, сразу в тундру ушли. А люди стоят, ноги к земле прилипли, кто-то кричит, кто-то Нуму молится, а никто с места тронутся не может. Старый Арка Пяк сидит на нарте, нарта его распряжена, нет оленей, запряжённых в нарту, так и сидит на нарте, тоже смотрит на порождения Тьмы. За людей своего стойбища Арка Пяк переживает, ведь унесут нгылека людей живьём в Нижний мир, тогда Арка Пяк сказал громовым голосом:

-  Семь сыновей Арка Пяк, разве вы не мужчины?

Семь сыновей Арка Пяк как услышали слово своего отца, сразу очнулись, на себя удивлённо смотрят, они ведь и вправду были рождены как мужчины. Сняли с себя женскую одежду сыновья Арка Пяк, у чумов горели костры с багульником, сквозь дым семи костров прошли Семь сыновей Арка Пяк, подошли сыновья Арка Пяк к грузовым нартам, к нартам с одеждой подошли, к нартам священным подошли. Достали они одежду, малицы с железными рубашками достали, шапки с железным верхом достали, со священных нарт подняли сыновья Арка Пяк полутора-саженные луки, у каждого лука, там где рука держит лук, висит серебряный бубенчик, со священных нарт подняли колчаны со стрелами, оперёнными белого орла перьями, на каждой стреле наконечник сверкает, как солнечный луч. Как оделись сыновья, поднялись они на сопку, к отцу поднялись, около Арка Пяк встали его сыновья, подняли они луки, положили они стрелы на тетиву своих луков, натянули луки и замерли Семь сыновей Арка Пяк. Окружили сопку нгылека, Арка Пяк сверху на них смотрит, Арка Пяк рукой на них махнул, Семь сыновей Арка Пяк отпустили тетивы своих луков, со свистом ушли бело-оперённые стрелы в сторону нгылека, среди нгылека визг раздался. Молча стреляют сыновья Арка Пяк, крепко держат луки они, ни один серебряный бубенчик не звякнул, не выдал своего хозяина, хорошо научил Арка Пяк своих сыновей военному искусству, крепко они луки держат, метко они стрелы пускают. Каждая стрела попала в цель, у всех нгылека Семь сыновей Арка Пяк выбили по правому глазу, все нгылека ослепли на правый глаз. Теперь нгылека только влево видят, стали черти влево заворачивать, стали черти на одном месте крутиться, против солнца крутятся, как начали крутиться, так и стали сквозь землю проваливаться, обратно в Нижний мир ушли, крутясь, все нгылека. Арка Пяк сказал:

- Приведите мне Париденя мя' Ерв, живым приведите!

Семь сыновей Арка Пяк сняли с себя тынзеи-арканы, одели на себя луки, спустились с сопки сыновья Арка Пяк. Чёрный шаман на месте закрутился, убежать захотел, в одну сторону побежал, там стоит богатырь с тынзеем, его поймать хочет, в другую сторону побежал чёрный шаман и там богатырь стоит, окружили Париденя мя' Ерв Семь сыновей Арка Пяк. Нет рядом чёрных камней, чтобы уйти чёрному шаману под землю, не может он спрятаться, метнули тынзеи сыновья Арка Пяк, заарканили чёрного шамана, дёрнули крепко затянувшиеся тынзеи, руки вывернули Париденя мя' Ерв, не может он теперь творить свои знаки, так и привели чёрного шамана, чем ближе подводили к вершине сопки, тем сильнее упирался тот, но сильны сыновья Арка Пяк, семью тынзеями связанного поставили перед Арка Пяк.

- Вот мы и свиделись, чёрный шаман, пришла пора проверить, есть ли у тебя сердце, есть ли у тебя смерть?

- Ха-ха, никому не взять мою жизнь, никому не отдам взятого у других! - рассмеялся Париденя мя' Ерв хрипло, как загнанный олень дышит чёрный шаман.

Старый Арка Пяк на нарте сидя, наклонился, лицо Арка Пяк красным стало, руками старик опёрся на перекладину нарты, он поставил непослушные ноги на землю, полжизни просидел обезножевший, не ходил по земле своими ногами, но стоит на земле крепко, сама тундра его держит, мать-тундра силой полнит Арка Пяк. Арка Пяк подошёл к Париденя мя' Ерв, сыновья Арка Пяк ослабили тынзеи, кольцами соскользнули тынзеи с чёрного шамана, освободился Париденя мя' Ерв. Стали бороться старики, схватились старики, стали друг друга в стороны тянуть. Париденя мя' Ерв дёрнул Арка Пяк за руку, стоит Арка Пяк, Арка Пяк дёрнул чёрного шамана, стоит тот крепко, оба старика крепкие оказались. Стали старики драться руками, кулаками стали размахивать, только звон стоит от ударов, их головы только так из стороны в сторону качаются. Долго бьются старики, всю верхушку сопки изрыли пятками сильные старики, наконец повалил один другого на землю, коленом опёрся на грудь поверженного Париденя мя' Ерв могучий старик Арка Пяк. Арка Пяк достал нож, шириной с ладонь нож у Арка Пяк, разрезал Арка Пяк у чёрного шамана грудь, до самого сердца разрезал грудь, видно, как сердце бьётся, видно, как лёгкие воздухом наполняются. Рассмеялся Париденя мя' Ерв, разрезанная грудь обратно срослась, из раны ни одной капли крови не пролилось. Арка Пяк своим широким ножом разрезал Париденя мя' Ерв поперёк живота, до самого позвоночника разрезал, как мешок, раскрыл Арка Пяк чёрного шамана, но рассмеялся Париденя мя' Ерв, обратно рана на животе закрылась, снова ни капли не пролилось из раны чёрного шамана. Тогда Арка Пяк повернул голову к чуму, негромко сказал:

- Жена, женщина, данная мне Нумом, помоги мне, старому, помоги одолеть сильного человека.

Из чума вышла высокая женщина, под стать самому Арка Пяк, женщина высокая, женщина стройная, видно, что в молодости она была очень красивая девушка, а сейчас она очень красивая женщина в возрасте. Высокая женщина обошла стороной горящие костры с багульником, дым от костров обошла, к сопке подошла она, стала на сопку подниматься. Как стала женщина подниматься, заёрзал под Арка Пяк чёрный шаман, как змея, как ящерица, хотел Париденя мя' Ерв уползти из-под колена Арка Пяк, но крепко держит его старик-оленевод. Тут жена Арка Пяк подошла, жена Арка Пяк перешагнула над чёрным стариком, у Париденя мя' Ерв все раны раскрылись, из ран его кровь хлынула, с криком умер Париденя мя' Ерв. В изрытую землю погрузилось тело Париденя мя' Ерв, там где его чёрная кровь коснулась земли, выросли ягоды, ягоды чёрные снаружи и тёмно-красные внутри. Так умер хозяин чума, тонкого мыса чума чёрный хозяин умер в мучениях.

Всё, ти малда.